❖ Настоящее имя, альтер-эго:
Shado | Шадо
Настоящее имя неизвестно. Псевдонимы меняются по мере смены места пребывания.
❖ Возраст:
27 лет
❖ Занятость, мировоззрение:
Убийца от Якудза. Мировоззрение – True neutral, ибо, вне зависимости от приказов боссов, в первую очередь преследует собственную цель, поставленную еще в нежном возрасте. Ну, и имеет понятие морали
Официальная легенда с момента приезда на территорию США – личный помощник и, по совместительству, переводчик японского бизнесмена.
❖ Внешность, отличительные черты:
Erika Sawajiri | Эрика Савадзири
Классическое для азиатки телосложение и рост – чуть более метра шестидесяти в прыжке и категорическое отсутствие ярковыраженных округлостей, свойственное скорее для старшеклассницы, нежели для молодой женщины. Редко носит одежду с рукавом выше локтя, так как становится заметна татуировка – алый дракон, как символ принадлежности к мафиозной группировке. Хрупкость – фальшивка, оригинальный лук, которым пользуется японка, весит порядка тридцати килограмм и имеет около метра в длину; из этого следует, что руки у неё более чем сильные. По крайней мере, для женщины.
Осанка всегда прямая. Движения очень точные и сдержанные, сбалансированные, в них нет ничего лишнего. Само тело натренированное, свойственное для женщины, пользующейся его возможностями в полной мере. Ну, и годы занятием айкидо дают о себе знать, само собой.
Волосы темно-каштановые, длиной чуть ниже талии, прямые. Глаза тёмно-карие.
❖ Особенности характера:
Целеустремлённость, граничащая жестокой прагматичностью и исключительный перфекционизм. В теории способна к выпилу всего, что стоит на пути цели всей её жизни, будь то вещи, явления и даже люди. Отнюдь неженское качество, но так уж её воспитали. Никогда ничего не делает наполовину.
Восточная скупость на эмоции. Опять же, строгое воспитание. Улыбку дарит редко, эмоции выдержанные и и несколько своеобразные
Не самый плохой человек. Шадо честна перед собой и остальными. Временами – по-женски жалостлива и уступчива. Никогда не жестка (именно жестка, а не жестока) там, где это совершенно не требуется. Пока нет попыток лезть ей в душу – приятна в общении, вежлива. Способна помочь ближнему без единого намёка на корысть. Не будет проливать кровь, если в этом нет острой необходимости.
❖ Биография:
✔ Несмотря на то, что отец Шадо работал на Якудза, он всегда был человеком чести. Кейдзи был заботливым отцом и прекрасным мужем, который никогда не впутывал собственную семью в дела, к которым был причастен. Ещё когда любимая женщина обрадовала новостью о первенце, мужчина начал отход от дел (несмотря на то, что как таковой, уход от Якудза представить сложно); когда родилась Шадо, её отец уже выполнял минимум поручений для мафиозных боссов. Собственно, его главной задачей было хранение информации о местонахождении золота Якудза, переправленного в Японию еще до Второй мировой войны.
✔ Однако никакой тайне не жить вечно. О золоте совершенно случайно узнала группа американских военных; ранее они уже предпринимали попытки узнать местонахождение схрона, однако Кейдзи смог уйти от их преследования. Он не рассказал об этом месте даже за то недолгое время, что он подвергался пыткам. Рычаг давления на этого несгибаемого человека нашелся после рождения у него дочери: один из осведомителей военных проговорился, что у мужчины есть семья. Взяв в плен мать Шадо, военные долго её пытали; Кейдзи не выдержал, и дал нужную информацию.
✔ Позор пал на Шадо, даже после того, как её отцу пришлось совершить сеппуку (ритуальное самоубийство). Её мать жила не дольше мужа – скончалась от полученных ран и горя. Пятилетняя Шадо осталась совсем одна, и лишь её учитель, в память о дружбе с Кейдзи, взял маленькую девочку под опеку. Убедив боссов, что ребенок может попробовать восстановить поруганную честь семьи, работая на Якудза в качестве убийцы, он уберег впоследствии свою самую одарённую ученицу от смерти. Вообще от многого уберёг, учитывая неестественную любовь некоторых главарей к маленьким несформировавшимся девочкам.
✔ Детства не было. Совсем.
Была работа. Над своим телом, над духом. Шадо, несмотря на то, что Мастеру она фактически стала приёмной дочерью, поблажек никогда не было. Девочку с нежного возраста приучали к мысли, что если она хочет выжить в суровых реалиях этого жестокого мира – она должна быть на голову выше любого мужчины. Шажок за шажком, эта маленькая японка доказывала себе и окружающим, что с ней не просто нужно считаться – её нужно бояться и уважать. А приёмный отец не захотел скрывать от маленькой девочки, почему она стала сиротой. Знал, что это не пройдёт бесследно для хрупкого детского сознания; знал, что после открытой ей правды, детство Шадо наврядли будет счастливым, но не этого хотел учитель. Он хотел, чтоб девочка была сильной.
✔ Первого человека убила в пятнадцать. С первого выстрела. Благо, что убитый был одним из тех, что проинформировал американцев о местонахождении семьи её родного отца. Впоследствии ряд непосредственных убийц заметно поредел, и продолжает сокращаться по сей день. Кстати, именно эта вендетта стала для Шадо причиной переезда в Соединённые Штаты. И уже Якудза сочли цель Шадо благородной и дали зеленый свет её планам, обеспечив всем необходимым для ликвидации обокравших их некогда американцев, включая средства, информацию и довольно широкие возможности.
✔ Мир тесен. Так уж вышло, что в один прекрасный момент пути Шадо и Оливера Куина пересекаются. Так уж вышло, что методы Шадо обращают на неё внимание его альтер-это, Зелёной стрелы. Лучница совершила несколько убийств в Стар-сити и пригороде - все если так или иначе были причастны к давней истории с золотом Якудза, то были не самыми хорошими людьми. Стрела долгое время охотился за загадочной убийцей в маске, пока Шадо не пошла на сотрудничество и не помогла убить печальноизвестного Сиэтлского потрошителя. Тогда же Шадо знакомистя с Чёрной Канарейкой, а Стрела убивает одну из целей японки.
Именно следующие цели приводят Шадо в Готэм.
❖ Навыки, способности:
Мастер кидо (японское искусство стрельбы из лука). Не просто один из лучших, а лучший, без лишней скромности; это следствие не только долгих тренировок и постоянного совершенствования, но и природного таланта. Это тот случай, когда тело намеренно очень долго и методично «настраивается» под конкретный инструмент - Нисун-ноби (длинный лук). Однако, это вовсе не значит, что Шадо не способна владеть другими, более облегчёнными версиями большого лука. В конце концов, какой тогда из неё мастер?
Мастер рукопашного боя. Как отмечалось ранее, Шадо – эксперт именно в стрельбе из лука. Однако не быть ей элитой, если бы она умела лишь пускать стрелы: в обычной драке тяжелый юми сковывает движения, теряется весь смысл бесконтактного ведения боя. Стиль боя представляет из себя классическое айкидо (официально имеет звание сидоин, 4 дан, соответствующий возрасту и статусу). Однако в бою присутствуют «автороские» элементы, зачатки авторской техники, что со временем и при большом желании позволит ей стать мастером более высокого ранга. Однако тут ключевая фраза «при большом желании».
Владеет каллиграфией. Понимает и изъясняется на нескольких диалектах японского. Играет на сямисене.
Хорошо владеет английским.
Не гений, но ума хватит на троих. Хорошо приспосабливается.
❖ Дополнительно:
- Любит свои луки. Да, у Шадо их несколько. Это её единственное бесценное имущество, которое путешествует с ней, куда бы японка ни направилась.
- Фанатично бережет руки. От плеч и до кончиков пальцев. Поэтому скупа на тактильный контакт.
- Стесняется своего тела. «Неженское оно» - мускулы, от груди одно название, и бедра, что ненамного шире талии. Это правда, однако в нынешнее время всё довольно успешно компенсируется удачно подобранной одеждой. И, да, как бы самокритична не была бы к себе эта женщина, она действительно привлекательна. Наверное, не без своеобразного азиатского шарма.
❖ Пример игры:
… свобода пахла диким, нетронутым лесом. Высокими деревьями, что стремились в янтарное от закатного солнца небо. Бледно-зелёным мшистым ковром с редкими вкраплениями высушенных хвоинок. Холодными камнями, зарывшимися в землю по самую макушку, и будто утеплившимися в бурных зарослях терновника и бузины.
… всё тело ломило от боли. Это была самая длинная и тяжёлая дорога на всей памяти юного варвара, даже тяжелее той, что была в самый первый его побег. Сколько ему было тогда?
… желудок крутило от неестественного многодневного голода, а от пересохшего горла он, казалось, не мог даже говорить. Какой там говорить… Он даже пальцем не мог пошевелить, казалось, из всех чувств ему доступно лишь ощущение теплых лучей заходящего солнца, да обоняние со слухом, что последние несколько часов, до того, как он потерял сознание, вели беглеца вдоль морской бухты, подальше от его преследователей.
… рядом бежал ручей, Раб это осознал не сразу. Успело сесть солнце – темнота холодной дымкой накрыла окрестности. Кроме извивающегося среди камней родника точно никого не было, поэтому он даже не побоялся издать подобие стона – кроме сов да грызунов его бы точно никто не услышал. Ползком преодолев расстояние до источника, мальчишка уткнулся грудью в холодный влажный камень.
… вода плеснула в глаза, зазудели царапины от кустов дикого шиповника, в которых он прятался несколько часов назад. Ручей был просто ледяной, через несколько мгновений онемели пальцы, однако он продолжал зачерпывать воду ладонью, будто пытаясь утолить жажду в несколько дней. Закашливался, почти терял сознание, и снова пил, загнанным взглядом осматривая окрестности в попытке найти хоть что-то съедобное.
… приближавшийся топот копыт беглец услышал слишком поздно. Смех, и бьющий по ушам щелчок кнута, сначала оставившего кровавую полосу на плече, затем – обвившем шею, больно сомкнувшись где-то у правого уха.
Последнее, что он запомнил перед тем, как потерять сознание – это ругательства в его адрес, и мерзкое дребезжание рабских оков, небрежно брошенных на землю. Тьма, укутавшая лес плотным бархатным туманом, будто заполонила голову, поочередно отбирая сначала дыхание, потом – зрение и слух.… Имя, - звон в ушах прервался лающим приглушенным голосом. Кнута на шее не было, оков – тоже. Преследователей не было, вновь возникшая тишина прерывалась лишь его сбивчивым дыханием. Только сейчас он начал чувствовать запах крови, и мерзкий, липкий страх, сковывающий не хуже любой цепи.
Перед ним стоял убийца. Зверь, убивший всех, кто был на той небольшой лесной поляне.
Всех, кроме бывшего раба.
- Твоё имя, беглец.
Язык бывших хозяев был обманчиво мягок, надменен; зверь же говорил на языке его племени – грубом, даже рычащем, и, как казалось, давно вытравленном из измученного разума. Казалось бы, нет ничего родней, однако от спасителя, помимо крови, пахло смертью, опасностью… Захотелось съежиться сильней, однако мальчишке будто что-то сил придало – одеревеневшие ноги, не без труда, правда, распрямились, и он попробовал вглядеться в темноту, в лицо своего спасителя, и, возможно, погибели.
- Г… Годрик, - воздух встал комом в горле, голос получился неестественно высокий, дрожащий. Это имя ему приказал забыть бывший хозяин, называвший относительного любимца в лучшем случае собакой. Злоба вновь вскипела внутри, - Т.. – он зашелся кашлем; родной язык давался не без усилия, как, собственно, речь в целом, - Ты убьёшь меня?
Убийца едва ухмыльнулся.
Последнее его воспоминание из смертной жизни – покалывание в онемевших пальцах, боль от острых зубов Создателя и горечь от металлического привкуса годриковой крови в смеси о вкусом новой жизни, полной тьмы и безграничного ужаса.Забавно, что именно лицо Создателя, и ночь, когда он получил бессмертие, сейчас ярче всего мелькало в закоулках памяти. Лицо Эрика, кровавые борозды от слез на его красивом, но искаженном болью потери Создателя лице, смущённая улыбка Норы, и та, самая страшная ночь… Впервые за тысячу лет.
«Безумие».
«Зверь».
Воздух в отеле пах пылью, пластиком и духами убиравшейся тут часа с три назад горничной. Эриком, Соки Стакхаус, и тленом убитых в злосчастном отеле вампиров. Хотелось быть ближе к дому, из которого его забрали в слишком юном возрасте; хотелось обрести покой среди янтарных сосен, и зарослей земляники. Хотелось, чтоб этого не видел Эрик – сердце, прекратившее биться более двух тысяч лет назад, болело, не хотело оставлять детей в одиночестве.
«Но они не одни».… запах, который он думал, что позабыл, украдкой напомнил человеческую женщину, с тысячу лет назад сумевшей попробовать его крови. Вампир нахмурился, и потёр переносицу, будто заглядывая в прошлое в поисках хотя бы каких-то деталей образа молодой чародейки. Почему сейчас Годрик вспомнил её?
«Как же её звали?»
Нутро кольнуло. Судорожно, больно. Будто кто-то вонзил в грудь стрелу с привязанной к ней тяжелой цепочкой из серебра. Было очень похоже на ошейник – свобода была, в отличие от приказов создателя, Годрик мог игнорировать чувство, возникшее впервые за долгое время; он просто знал, что должен идти на Зов, иначе обладатель (в конкретном случае не было сомнений, что это всё-таки обладательница) голоса, зовущего на помощь, находился в очень большой опасности.
«Давина».
- Оххх… - шумный выдох, и Годрик едва удержался на ногах. Солнце должно было встать через пять минут, а Давина была хоть и в пределах досягаемости, но далековато от крыши отеля, на которой он находился.
Мысли, которых до сего момента было очень много, куда-то пропали.
Годрик просто на всех парах несся на это самый давно забытый зов, совершенно забыв о том, что буквально несколько минут назад его не оставляла мысль о добровольном уходе из жизни. Ветер свистел в ушах, а утренние сумерки, самые темные, грезили вот-вот развеяться лучами едва появившегося из-за горизонта солнца.
«Успеть бы».
… свобода пахла диким, нетронутым лесом. Высокими деревьями, что стремились в янтарное от закатного солнца небо. Бледно-зелёным мшистым ковром с редкими вкраплениями высушенных хвоинок. Холодными камнями, зарывшимися в землю по самую макушку, и будто утеплившимися в бурных зарослях терновника и бузины.
… всё тело ломило от боли. Это была самая длинная и тяжёлая дорога на всей памяти юного варвара, даже тяжелее той, что была в самый первый его побег. Сколько ему было тогда?
… желудок крутило от неестественного многодневного голода, а от пересохшего горла он, казалось, не мог даже говорить. Какой там говорить… Он даже пальцем не мог пошевелить, казалось, из всех чувств ему доступно лишь ощущение теплых лучей заходящего солнца, да обоняние со слухом, что последние несколько часов, до того, как он потерял сознание, вели беглеца вдоль морской бухты, подальше от его преследователей.
… рядом бежал ручей, Раб это осознал не сразу. Успело сесть солнце – темнота холодной дымкой накрыла окрестности. Кроме извивающегося среди камней родника точно никого не было, поэтому он даже не побоялся издать подобие стона – кроме сов да грызунов его бы точно никто не услышал. Ползком преодолев расстояние до источника, мальчишка уткнулся грудью в холодный влажный камень.
… вода плеснула в глаза, зазудели царапины от кустов дикого шиповника, в которых он прятался несколько часов назад. Ручей был просто ледяной, через несколько мгновений онемели пальцы, однако он продолжал зачерпывать воду ладонью, будто пытаясь утолить жажду в несколько дней. Закашливался, почти терял сознание, и снова пил, загнанным взглядом осматривая окрестности в попытке найти хоть что-то съедобное.
… приближавшийся топот копыт беглец услышал слишком поздно. Смех, и бьющий по ушам щелчок кнута, сначала оставившего кровавую полосу на плече, затем – обвившем шею, больно сомкнувшись где-то у правого уха.
Последнее, что он запомнил перед тем, как потерять сознание – это ругательства в его адрес, и мерзкое дребезжание рабских оков, небрежно брошенных на землю. Тьма, укутавшая лес плотным бархатным туманом, будто заполонила голову, поочередно отбирая сначала дыхание, потом – зрение и слух.
… Имя, - звон в ушах прервался лающим приглушенным голосом. Кнута на шее не было, оков – тоже. Преследователей не было, вновь возникшая тишина прерывалась лишь его сбивчивым дыханием. Только сейчас он начал чувствовать запах крови, и мерзкий, липкий страх, сковывающий не хуже любой цепи.
Перед ним стоял убийца. Зверь, убивший всех, кто был на той небольшой лесной поляне.
Всех, кроме бывшего раба.
- Твоё имя, беглец.
Язык бывших хозяев был обманчиво мягок, надменен; зверь же говорил на языке его племени – грубом, даже рычащем, и, как казалось, давно вытравленном из измученного разума. Казалось бы, нет ничего родней, однако от спасителя, помимо крови, пахло смертью, опасностью… Захотелось съежиться сильней, однако мальчишке будто что-то сил придало – одеревеневшие ноги, не без труда, правда, распрямились, и он попробовал вглядеться в темноту, в лицо своего спасителя, и, возможно, погибели.
- Г… Годрик, - воздух встал комом в горле, голос получился неестественно высокий, дрожащий. Это имя ему приказал забыть бывший хозяин, называвший относительного любимца в лучшем случае собакой. Злоба вновь вскипела внутри, - Т.. – он зашелся кашлем; родной язык давался не без усилия, как, собственно, речь в целом, - Ты убьёшь меня?
Убийца едва ухмыльнулся.
Последнее его воспоминание из смертной жизни – покалывание в онемевших пальцах, боль от острых зубов создателя и горечь от металлического привкуса годриковой крови и крови Создателя.Забавно, что именно лицо Создателя, и ночь, когда он получил бессмертие, сейчас ярче всего мелькало в закоулках памяти. Лицо Эрика, кровавые борозды от слез на его красивом, но искаженном болью потери Создателя лице, смущённая улыбка Норы, и та, самая страшная ночь… Впервые за тысячу лет.
«Безумие».
«Зверь».
Воздух в отеле пах пылью, пластиком и духами убиравшейся тут часа с три назад горничной. Эриком, Соки Стакхаус, и тленом убитых в злосчастном отеле вампиров. Хотелось быть ближе к дому, из которого его забрали в слишком юном возрасте; хотелось обрести покой среди янтарных сосен, и зарослей земляники. Хотелось, чтоб этого не видел Эрик – сердце, прекратившее биться более двух тысяч лет назад, болело, не хотело оставлять детей в одиночестве.
«Но они не одни».… запах, который он думал, что позабыл, украдкой напомнил человеческую женщину, с тысячу лет назад сумевшей попробовать его крови. Вампир нахмурился, и потёр переносицу, будто заглядывая в прошлое в поисках хотя бы каких-то деталей образа молодой чародейки. Почему сейчас Годрик вспомнил её?
«Как же её звали?»
Нутро кольнуло. Судорожно, больно. Будто кто-то вонзил в грудь стрелу с привязанной к ней тяжелой цепочкой из серебра. Было очень похоже на ошейник – свобода была, в отличие от приказов создателя, Годрик мог игнорировать чувство, возникшее впервые за долгое время; он просто знал, что должен идти на Зов, иначе обладатель (в конкретном случае не было сомнений, что это всё-таки обладательница) голоса, зовущего на помощь, находился в очень большой опасности.
«Давина».
- Оххх… - шумный выдох, и Годрик едва удержался на ногах. Солнце должно было встать через пять минут, а Давина была хоть и в пределах досягаемости, но далековато от крыши отеля, на которой он находился.
Мысли, которых до сего момента было очень много, куда-то пропали.
Годрик просто на всех парах несся на это самый давно забытый зов, совершенно забыв о том, что буквально несколько минут назад его не оставляла мысль о добровольном уходе из жизни. Ветер свистел в ушах, а утренние сумерки, самые темные, грезили вот-вот развеяться лучами едва появившегося из-за горизонта солнца.
«Успеть бы».
Отредактировано Shado (2014-09-01 21:15:06)
