Было непривычно вновь оказаться в школьных стенах. Они сразу напоминали о детстве. Все, абсолютно все, начиная от шкафчиков-раздевалок и заканчивая запахом еды, доносящимся из школьной столовой, заставляло молодого 22-летнего полицейского мысленно вернуться в те счастливые дни. Всю свою жизнь Хэкенсон считал, что его школьные времена были действительно «солнечными»: казалось, что мир вокруг тебя приветлив, а отнюдь не жесток. Да и в будущее будучи подростком Райан смотрел с большим энтузиазмом. Но, судя по тому, что он оказался здесь по причине рабочего вызова, не у каждого детство – это яркий праздник жизни.
Поднимаясь с напарником по лестнице, полицейский с интересом оглядывался по сторонам. Сколько же воспоминаний всплывает в голове при виде этих длинных школьных коридоров и этих кабинетов. И все эти воспоминания выстраиваются в мозаику. Невольно, сами собой… и Райан вспоминает то, что, казалось бы, уже давно забыл: свои проказы в школе, будучи подростком, своих старых друзей… все. Абсолютно все!
Оказавшись на нужном этаже, оба полицейских направились в приемную, где их уже ждали. Большую часть пути от полицейского отделения до школы напарники молчали, перекидываясь лишь парочкой фраз. Может, у напарника Хэкенсона с утра настроение выдалось не лучшим, может, он просто по жизни настолько угрюмый, а может, не рад, что ему в напарники подсунули совершенно «зеленого» копа. Кто знает, что на уме у этого парня? Да Райану было и плевать, собственно.
- Я поговорю со взрослыми, а ты еще допроси ребенка. Попробуй разузнать как можно больше, - наконец прервал молчание напарник Хэкенсона, дав молодому копу указание. Райан кивнул, понимая распоряжение и не собираясь спорить.
Вот, полицейские уже в приемной, и взоры присутствующих устремляются в их сторону.
- Можно с вами поговорить? – показывая жетон, обращается один из полицейских к директору школы, - а мой напарник побеседует с девочкой, если вы не против, - договаривает коп. Директор кивает, и все взрослые вслед за полицейским покидают приемную. Напоследок психолог заверяет девочку, что все будет хорошо, и что они будут за дверью в случае чего. Дверь плотно закрывается с той стороны, и Хэкенсон с девочкой остаются наедине.
- Привет! - Райан одобрительно улыбается. Взяв стул, он садится напротив девочки. – Меня зовут Райан. Я не сделаю тебе ничего плохого, я здесь, чтобы помочь тебе, - постарался убедить девочку молодой полицейский. Но, поверит ли она его словам?

Да уж, а девочка-то с характером, стоит сказать! Она совершенно не производила впечатления девочки-недотроги, в этом хрупком теле, покрытом синяками и ссадинами, скрывался просто железный характер. Покрытом ссиняками и ссадинами… да… вот, почему Райан здесь. И вся эта картина в целом просто не могла оставить его равнодушным: он почувствовал неприятное жжение. Нет, не физическое жжение, не какую-то там боль, а боль душевную. Хэкенсону было невероятно жаль эту девочку. Собственно, среди коллег и знакомых Райан был известен как широкой души человек, парень, готовый помочь всем и вся, сопереживающий, искренний. Хм, а ведь действительно обладатель таких качеств – отличная кандидатура на роль полицейского. Нет, не подкупного, а именно честного полицейского.
Дундук? Вот уж неожиданность. Райан, признаться, совершенно не ожидал именно такого ответа. Девочка не боялась, даже не думала. Да и вообще, пройдя через многое (а по ее внешнему виду Хэкенсон был просто уверен, что за всю свою детскую жизнь она уже повидала кучу гадости), боялась ли она кого-нибудь вообще?
- Поверь мне, сейчас я отнюдь не жизнерадостен. Хочешь знать, почему? – с этим риторическим вопросом Хэкенсон ткнул указательным пальцем на сидящую перед ним избитую девчушку, - потому что такое произошло с тобой, - Райан закусил нижнюю губу. Ему было просто необходимо, чтобы девочка поверила ему, потому что иначе добиться от нее полезной информации будет просто невозможно. А информация Хэкенсону была нужна. Ведь, он не собирался бросать слов на ветер и давать ребенку пустых обещаний… его душа действительно рвал помочь этой несчастной девочке.
- Эти, как ты выразилась, «истерички» все расскажут моему напарнику. Но, мне нужно услышать все лично от тебя. Знаю, тебе наверняка неприятно обо всем этом говорить, но иначе я не смогу помочь тебе. Позволь мне помочь тебе, - главное заполучить ее доверие, главное заполучить доверие…

А ведь все сложней, чем Райан мог предполагать изначально. Поэтому, получив отпор от этой девчушки, Хэкенсон поник головой и тяжело вздохнул. Честно, у него не было особого опыта общения с детьми… а уж тем более – с тяжелыми детьми, такими вот, как эта девочка.
Нет, всего этого нельзя просто так оставить, Райану это было непозволительно. Он не мог просто так подняться и удалиться отсюда, оставив эту девочку одну – наедине с самой собой.
- Послушай… - надо подбирать правильные слова, да, - не все люди такие плохие, как тебе кажется, - а ведь Хэкенсон прав. Конечно, не существует ангелов во плоти, а уж тем более здесь – в Готэме. Ха, да появись тут ангел, Готэм бы, наверно, перестал существовать. Но, тем не менее, добрые и отзывчивые люди есть. И Хэкенсон вполне мог отнести себя к их числу. Хотя, может это была просто наивность молодого копа? Ладно, сейчас не об этом. Может, Райан и был оптимистом и верил в добро, но вот верила ли в него эта девочка перед ним? Это другой вопрос. Сложный вопрос. И ответ на него Хэкенсон сейчас и искал, упорно и старательно, пытаясь расположить эту бедную девчушку к себе. Но пока, как видите, получалось довольно-таки хреново. Ладно, Райан особо никуда и не торопился, все-таки он на работе. А вот девочка торопилась. Но ведь наверно должна понимать, что ее капризы не будут выполнены и домой ее никто не отпустит. Просто показывает характер.
- Думаешь, я работаю просто так, за деньги, и все? – Райан отрицательно покачал головой, - знаешь, я тоже прошел через многое, я не могу похвастаться тем, что в жизни у меня только светлые полосы… и никто не может. Но, когда наступает черная полоса, с этим нужно бороться. Нельзя просто плыть по течению, потому что иначе ты разобьешься. И нельзя пытаться со всем справиться самому, потому что вряд ли получится. Нужно уметь доверять людям… правильным людям, - не может, ну просто не может ребенок быть полностью замкнут в себе, Хэкенсон был в этом просто уверен. Если бы он был уверен в обратном, если бы на сто процентов был уверен, что не добьется ничего – то, может быть, забил бы. Но Райану было действительно, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО искренне жаль девочку. И он хотел помочь. Помочь, чем сможет. Он хотел, чтобы с этой девочкой все было хорошо, чтобы такого, что она пережила, больше не повторилось… никогда.

Интересно, а как бы сам Райан повел себя, будь он на месте этой девочки? Кем был бы он сейчас, если б его жизнь в детстве и в подростковом возрасте сложилась бы не так, а иначе? Ему было даже страшно представить. Но если этого не произошло с ним, это не значит, что не произойдет с другими. На деле это происходит сплошь и рядом. И это пугало Хэкенсона. У Райана даже в голове уложиться не может – как такое вообще может быть? Это же дети! Дети не заслуживают такого, а кто считает иначе – тот мразь, да, натуральная мразь и гнида и должен гнить в тюрьме.
Девчушка, так и быть, согласилась ответить на вопросы. Это уже хорошо, это уже что-то. Но попутно она старалась не потерять ни малейшей возможности съязвить в сторону молодого Хэкенсона, высказывая свое неуважение. Что она, интересно, пыталась добиться этим? Гнева у молодого копа она не вызовет этим ну никак, потому что Райан пропускал все ее колкости мимо ушей, не придавая им особого значения. Тогда остается лишь одно – продолжает, упорно продолжает показывать полицейскому свой характер.  Характер, кстати, недостойный ребенка, девочки. Но она сама, наверно, вовсе и не считала себя маленькой девочкой. Думала, что уже выросла. Да и судя по синякам, было бы у нее детство вообще? Хоть какое-то? Счастливым – уж точно нет. Прискорбно, что судьба у нее сложилась не иначе, прискорбно, что судьба решила сыграть с ней злую шутку и проверить эту девчушку на прочность. Сколько, ну сколько еще испытаний ей придется преодолеть на своем жизненном пути?
- Я хочу, чтобы ты рассказала мне все, - с этими словами Хэкенсон указал на множественные синяки и ссадины на руках девочки, - по поводу этого. Откуда это у тебя? И как давно? Скажи мне все, что до этого рассказала директору и психологу, - секундная пауза, небольшое время на раздумье, - а если что-то утаила от них, то расскажи и это, - приготовился слушать душераздирающую историю Хэкенсон.

- Тише-тише, успокойся, - принимается успокаивать девочку Райан, не желая, чтобы та сорвалась. Еще чего доброго, ворвется психолог, обвинит Хэкенсона в том, что своими допросами довел девочку до нервного срыва и все – кто знает, что будет? Нет, этого не надо, эмоционально травмировать эту бедную девчушку Райану вовсе не хотелось. Он ведь что – обещал помочь, верно? А какая тут может речь пойти о помощи, если Хэкенсон доведет ребенка до белого каления? – сейчас все уже позади…
Но рассказу девчушки Райан не поверил. Точнее, не хотел верить. Не хотел и все тут. Все это звучало как-то… ну нереально, скажем так. Сам молодой полицейский воспитывался в семье, где не прибегали ни к «затрещинам», ни к ремням. Конечно, в некоторых семьях практикуют такой метод воспитания – проучить ребенка так, чтобы он запомнил на всю оставшуюся жизнь. И, наверно, такой способ в некоторых ситуациях давал свои плоды… но на личном опыте Райан этого проверить уже не мог, не представилась эта возможность в юные его годы. Но даже он мог видеть невооруженным взглядом видеть грань между «проучить за проказу» и «избить». То, что видел Хэкенсон на руках этой девочки – это явно не урок. А если даже вначале это была попытка урока, то все равно в итоге это пересечение всех допустимых границ. И именно поэтому Райан здесь. Потому что каждый раз, когда кто-то переступает запретную черту, полиция берется за дело.
- Треснул… и все? – Хэкенсон удивленно поднял брови, высказывая свое недоверие уже прямо девочке в лицо, а не держа все свои мысли в голове, - это называется не «треснул».
Хэкенсон понимал, что его нотации и поучения девочке нафиг не нужны, и он уже один раз получил от нее прозвище «Иисусик» в свой адрес, но тем не менее Хэкенсон решил еще раз попытаться вбить правильные мысли в ее детскую голову.
- Послушай, - тяжелый вздох, - ты же еще ребенок. Ты можешь считать себя уже взрослой, но на самом деле ты еще ребенок. Сколько тебе? 13, 14? С детьми не должно случатся то, что случилось с тобой. Вообще, ни с кем не должно случаться! – попытка заставить девочку говорить. Говорить правду. Уже какая по счету попытка-то? – пока ты ребенок, ты должна позволить взрослым помочь тебе. Ты должна рассказать все, не утаивая ни чего, и не делая вид, что все эти ужасные ссадины – это нормально. Поверь мне, это, - полицейский еще раз указывает на синие от тумаков руки девочки, - не наказание за твою, как ты сказала, грубость, это ужасные вещи, - с этими словами Хэкенсон пару раз кивнул, как бы этими самыми кивками показывая, что его слова – это правда.
Если кто-то и считал, что все эти ужасные травмы девочки – в воспитательных целях, то с целью этих же самых воспитательных целей этот человек должен предстать перед судом, а затем отправиться в тюрьму – заслуженно. Иначе и быть не должно.

Правда разной бывает. Иногда правда может послужить добром и тому, кто говорит правду и тому, кто ее слушает, но есть и такая правда, от которой внутри все как будто переворачивается, от которой тебя как будто выкручивает наизнанку, правду, о которой порой не хочется знать. Никому. И хочется, чтобы это была и не правда вовсе, а вымысел, сказка может. Хотя, скорей нет, не сказка, а ужасная история. Мрачная. Редко с счастливым финалом. Но кто-кто, а полицейские эту самую правду слышал чуть ли не ежедневно. И ужасаются порой, да. Особенно по молодости такие «страсти» иногда выслушиваешь, что уже и работать не хочется. Думается, что и небо на самом деле темнее, чем есть на самом деле, и ничего яркого на свете и нет вовсе: свет – это миф, а существует лишь тьма. И тьма эта поглотила Готэм. Но Райан с детства, с самого своего детства верил в добро и свет. Может, поэтому он не оставляет своих попыток сейчас донести девчушке свои, как ему лично казалось, здравые мысли? Конечно, ему было неприятно. И неприятно выслушать всяческие оскорбления в свои адрес, потому что девочка в карман за словом не лезла – это Хэкенсон итак уже понял. И неприятно слышать от нее матч через каждое слово, грубо говоря. И это в четырнадцать-то лет! Но девочка отказывалась верить в добро, упорно отказывалась воспринимать что-либо светлое в жизни, не видя этого, попросту не замечая. Она привыкла видеть тьму, ужасы, мрак. А привыкла почему? Потому что ее, видимо, заставили. Принудили. С младшего возраста.
Вернемся к правде. К той самой, ужасной. Окатившей Хэкенсона, словно холодная вода. Словно несколько литров ледяной воды, обрушившихся на голову молодому полицейскому. Будто у него над головой держали ведро с этой самой холодной водой и ждали, чтобы вылить его. А ведь Райан знал, что почти так все и будет – правда будет такой, несладкой. Значит он, фактически, сам обрушил на себя этот «ледяной душ», сам потянул за ниточку, перевернув это ведро. И сейчас слышал он много. Даже больше, чем ожидал услышать. Наверно, больше, чем слышали и психолог, и директор, и все остальные. То, о чем девочка так долго утаивала – наконец вырвалось наружу. Невольно. И может даже сама девчушка пыталась все это по-прежнему сдержать в себе, но не получалось. Ну оно, наверно, и к лучшему, да? Может она вот сейчас выговорится и легче станет, так ведь бывает. Кому-нибудь откроешь душу, и словно камень с души сваливается. Этот огромный груз, тянущий тебя вниз, словно отцепляется и ты уже свободен.
- Залетела? – перебил Райан девочку. Та как раз вновь начала причитать, что у нее дел по горло и ей нужно идти, но нет уж, все ее дела сейчас – здесь, - то есть, ты хочешь сказать, что одними тумаками дело не ограничивалось? – это ведь просто ужасно! Ей же всего четырнадцать! А ее папка, которого она еще несколько минут назад пыталась выгородить – настоящий монстр. Нет, все-таки он действительно пересек черту. И не просто пересек, а более того – зашел слишком далеко. Слишком. Девочка, естественно, его боялась, боялась невероятно.
- Почему ты так уверена, что твой отец после всего этого останется на свободе? – ну неужели девочка так сильно не доверяла правоохранительной системе Готэма? Нет, конечно, о хреновости этой системы было известно, причем известно широко – это знали по всей Америке, наверно, поэтому в Готэм если кто-то и переезжал, то энтузиазма эти люди точно не испытывали. Но ведь работали в полиции Готэма хорошие ребята! И Хэкенсон знал их лично. Не всех, но знал. И были очень именитые хорошие копы. Конечно, продажных копов все равно полным полном. Но их же ловят! Власти города все равно пытаются привести систему в порядок. И Хэкенсону хотелось верить, что вскоре это получится. Ну уж очень он верил. По крайней мере, очень пытался поверить, - за все это ему может светить очень даже серьезный срок. И, я уже говорил, что сама о себе ты позаботиться не можешь, так что, пожалуйста, не пытайся быть взрослой, не пытайся решить все свои проблемы сама, а позволь мне делать мою работу, - голос Хэкенсона стал более твердым. Видит Бог, он не хотел быть тверд или строг с самого начала, но девчушка сама его вынудила. В конце концов, он работник полиции, а не какой-то там сопляк, которого можно и на хер послать. Да, он, конечно, молод и еще неопытен, но он же все равно пытался помочь. Ведь сейчас от показаний девочки действительно зависит и ее будущее, и будущее ее отца, совершившего насилие над ней.

Сейчас на девочку было даже больно смотреть, потому что она, в конце концов, дала волю эмоциям. Пусть и невольно, но этот ее железный характер дал трещину, словно плотина, и волна эмоций вырвалась наружу. Хэкенсон такого явно не ожидал. Он мог скорее ожидать, что девчушка будет упорствовать до конца и опускать в его сторону всякого рода ругательства, но сейчас этого попросту не было. Борясь со слезами и продолжая свой рассказ, она даже ни разу не матернулась и не попыталась оскорбить Райана. Видимо, сейчас, в силу сложившихся обстоятельств, она так переживала за свою жизнь, что ей было попросту не до оскорблений. Похоже, отец дочурку сильно запугал. Правда, вопрос в том, насколько он все преувеличил. Хэкенсон был почти уверен, что он преувеличил, одурачил дочурку и заставил ее верить в то, что ей лучше всего молчать. Боялся ли ее отец тюрьмы? О, Райан не сомневался, что боялся. Даже имея знакомых в полиции, все равно боялся. Потому что тюрьма – далеко не курорт. А уж особенно для таких, как отец этой девочки. Потому что в тюрьме ой как не любят таких людей. Да чего уж там, не любят – слабо сказано. Широко известно, что в тюрьмах заключенных за насилие над детьми не жалуют сами сокамерники, так что отцу девчушки есть чего бояться.
- Он просто тебя запугивает, - попытка успокоить девочку, - он просто боится. Боится правосудия. Потому что если он «загремит» за то, что сделал с тобой, то на свободе его не будет очень долго. Так долго, что ты уже и забудешь о его существовании. Если он вообще выберется из тюрьмы живым, - добавил Райан.
Нормально? Она говорит, что все было нормально? Да уж, до того запуганный и замученный ребенок, что она уже действительно смирилась с этим, лишь бы не было еще хуже, лишь бы остаться живой.
- Это не нормально. И все само собой бы не прошло, поверь, - Райан аккуратно положил руку на плечо девочке, пытаясь успокоить, чтобы та не плакала, не разревелась, - все не может так просто пройти, как по щелчку пальцев. Твой отец заслуживает наказания. Настоящего наказания. Такого, чтобы он запомнил это надолго. И, он тебя не убьет, он тебя не тронет вообще. У нас в США действует программа защиты свидетелей, поэтому никто не позволит больше ему подойти к тебе или к твоей семье, - заверил девчушку молодой полицейский, - не все полицейские такие плохие, и не все – знакомые твоего отца, поэтому отвертеться ему уж точно не удастся. Потому что ты – главное доказательство его деяний и в твоих силах сделать так, чтобы он получит по заслугам…

Все-таки, не каждого богача или человека со связами выпускают на свободу. Нет, далеко не каждого. Просто каждый раз, когда так происходит, эта новость получает огласку в СМИ. Каждый раз. Реже пишут в газетах или говорят по ТВ/радио о том, что человек оказывается за решеткой. Ну ведь это нормально, обыденно, и нет смысла писать о каждом, оказавшемся за решеткой. Просто потому, что зрителю это неинтересно. А ведь СМИ пекутся о своих рейтингах, в первую очередь.
Еще несколько минут назад – буквально минуты 2-3 – Райан считал, что выслушал уже действительно достаточно. Да чего уж там и говорить, он думал, что куда может быть хуже? Но нет, он, видимо, ошибался. Потому что девчушка продолжала открывать все новые «карты», рассказывая все о новых подробностях. Оказывается, то, что отец ее колотил, не покладая рук (да к тому же еще и насиловал, как оказалось) – это только полбеды. А мамаша-то еще тоже хороша! Покрывала отца, потому что тот приносил в дом доход. Черт, как она могла?! Как она могла променять здоровье своего ребенка на деньги? Ведь она все это видела, наверняка знала и видела все эти ужасные тумаки на теле девочки. И не делала ничего, совершенно ничего для того, чтобы спасти и защитить своего ребенка. Неужели ее материнское сердце не «екнуло»?
Из рассказа Хэкенсон точно понял одно – домой девочку отпускать точно нельзя. Потому что, если она вернется туда, то вполне вероятно, что к концу вечера он уже может быть даже не живой. Нет, совершенно ясно, что домой ей нельзя, с этими людьми жить она точно не должна, а наоборот, ей надо держаться как можно дальше от них. С течением обстоятельств, не только отцу, но теперь еще и мамаше грозил реальный тюремный срок.
- Домой тебе нельзя, надеюсь, ты это понимаешь? – Хэкенсон вопросительно вскинул бровь, - у тебя случаем нет знакомых, у которых ты можешь на время скрыться от твоих родителей, чтобы они тебя точно не нашли? – проще было бы, конечно, сразу отправить девочку в приют на время, но Райану не очень-то этого и хотелось, потому что видно, она не желает в приют. Да и какой ребенок вообще хочет захочет там оказаться? Было бы проще, если б у девочки была возможность скрыться от своих «предков» на некоторое время, пока полиция будет вести расследование, а потом… кто знает, что будет потом?

Становится понятно, почему девочка привыкла быть одиночкой, привыкла решать все свои проблемы сама. Ей попросту не к кому обратиться за помощью. Она одиночка. Одна в этом огромном, жестоком мире. В этом мире каждому необходимо плечо, о которое можно было бы опереться в трудной ситуации. Нужны друзья, нужны родственники, родственные души. Тяжело, когда ты одинок и тебя, элементарно, некому даже выслушать! В общем, исходя из всего этого, поехать девочке было не к кому. Соседка – да и та не испытывает, судя по всему, никакой жалости к девчушке и, гляди, отправит девочку домой при первой же возможности. Был вариант, который Хэкенсон прогонял из головы, но он все не хотел уходить. Вариант с приютом. И уже начинает казаться, что ничего другого придумать не получится, но нет, Райану не хотелось, чтобы эта девочка оказалась в приюте. По крайней мере сейчас. Трудно смириться с фактом, что в приюте, скорей всего, ей еще удастся побывать, так как и отец, и мать будут лишены родительских прав. Ну, по крайней мере, скорей всего. Но сейчас полицейский хотел, чтобы приют оставался лишь запасным вариантом. Но, как бы Хэкенсон не хотел, он не мог все решать сам. В конце концов, не стоит забывать, что сейчас за дверью находятся напарник молодого копа – его более старший и опытный «товарищ», а так же руководство школы. И они должны знать все. Все, что девочка скрыла, но в итоге рассказала Хэкенсону. И все вместе они должны решить, что делать дальше. Райан был уверен в одном – все сойдутся во мнении, что возвращаться домой девочке будет крайне опасно, поэтому туда ее не отправят.
- Ладно, мы все, - Райан указал на дверь за своей спиной, напоминая девочке о существовании тех самых вышеперечисленных людей, - обязательно что-нибудь придумаем, хорошо? – Райан поднялся, собираясь последовать к остальным взрослым. Собирался он это сделать в компании девочки, естественно, - пойдем. Ты будешь в безопасности, - гарантировал полицейский. Может, он проникся бедой девочки, но Райан хотел взяться за это дело и в дальнейшем, если ему позволят, конечно. Он чувствовал свою ответственность перед этой юной девчушкой, ведь он пообещал, что все будет хорошо. И, кем он будет в ее глазах, если не сдержит свое слово? Нет, он обязан его сдержать.
- Кстати, я ведь до сих пор даже не знаю твоего имени…